29.08.13 Как же меня прет писать Джона-Леонарда.... части 10 и 11
03.08.13 Да, меня несет. Часть 9
02.07.13 Перестал насиловать моск и продолжаю писать как привык
29.06.13 Надо перестать себя насиловать и потом переписать весь текст в нормальном времени хД
28.06.13 Я пишу хрень. Но мне в общем-то пофиг хД
20.06.13 В моем случае такие рассказы называют сублимацией, да
19.06.13 ЛЭНДЕРБЛЯ
Мой чертов кроссоверный Стартрековский хэд-канон не дает мне покоя и обрастает подробностями...
читать дальшеОн чувствует руку Джима на своей шее, потом пальцы скользят ниже по позвоночнику.
- Что ты ему за это пообещал? - Боунс смотрит на Спока, который заблокировал выход из каюты. Технически он может легко убрать его с дороги, технически может. Но тогда это будет похоже на бегство.
- Что дам изучить себя.
Джим прижимается губами к его плечу.
- А потом - тебя.~1~~1~
Джон ненавидит искусственное солнце, которое начинает светить в окно каждое утро в 7.15. Здесь, в лазарете на искусственном спутнике Марса, невероятно скучно и невероятно стерильно. В луче света не кружится даже несчастная пылинка. Он ловит себя на тоске по запаху крови и шорохам за спиной, на которые не обратишь внимания – и тварь тебя разорвет; он скучает по нескольким часам персонального ада на Марсе.
Джон чувствует, как дуреет в четырех стенах, и ему начинает казаться, что у него трансформируются кости и все-таки отрастают шерсть и клыки, несмотря на веру сестры в его непогрешимость. Саманта проходит реабилитацию тут же, в соседней палате; доктор в странной круглой шапочке и с бегающим взглядом – Джону каждый раз, как видит его, иррационально хочется хорошенько приложить того о ближайшую поверхность – обещает поставить ее на ноги к концу месяца. Сестра просит его не рыпаться, ее голос успокаивает, умоляет, раздражает, будто тысячи маленьких противных мух вьются вокруг и мешают связно думать. Он выслушал ее доводы трижды, но с удовольствием теперь не слышал бы еще лет 10.
Иногда Джону кажется, что Саманта приказала ему остаться в соседней палате со стерильно-белыми стенами, приказала лежать на койке и раз за разом вспоминать смерть родителей и чудовищ, в которых превратились ученые, приказала остаться. По правде, он такого не помнит, но когда злится – становится легче.
Официально его ни в чем не обвиняют, последний осмотр показал, что физически он здоров, теоретически – он может сесть на ближайший шаттл до околоземной орбиты и исчезнуть, но знает, что при первой же попытке его остановят и под благовидным предлогом вернут обратно в палату.
Под кожей зудит, словно 24-я хромосома все еще перестраивает организм под себя, но Джон знает, что придумывает себе проблемы от скуки.
– Вот это ты попал, Гримм, – говорит он по утрам своему отражению, пытаясь найти хоть один признак собственной ненормальности. Раны рубцуются через сутки, через пять на месте шрамов остаются бледные розоватые пятна.
Отчет о последней миссии, на которой он убил своего капитана, так и лежит на коммуникаторе, в папке «Жнец», но Джон знает, что никогда его не отправит.
~2~~2~
Их отпускают ровно через три недели: две недели карантина плюс неделя на окончательное восстановление ноги. Саманта ходит ровно и не хромает, но Джон идет на шаг позади и наблюдает внимательно, чтобы успеть подхватить.
В коридорах холодно. Система поддерживает постоянную температуру в 16 градусов, и кроме мерного гула установок и человеческих шагов не раздается ни звука. Под новую лабораторию генетических исследований отвели целый корпус, доктору Гримм разрешили самостоятельно подобрать нужный персонал и не жалеть средств на закупку нужных реактивов и оборудования.
Прямым приказом из штаба Джона сразу после выписки назначают личным охранником доктора Гримм и старшим лаборантом. Не мешает ни брошенный университет, ни явное презрение к принимавшим их в научном центре на околоземной орбите чиновникам, ни военная карьера. Справки и все необходимые документы присылают курьером через час после окончания встречи. Джона удивляет, как много значит слово его сестры для идиотов их министерства.
Выбеленный затылок Саманты, склонившейся над монитором или микроскопом, приходится наблюдать по 4 часа без перерыва каждый день, пока она проводит тесты, увеличивая физические нагрузки, заставляя бегать, отжиматься, прыгать на месте. Джон, обвешанный датчиками с головы до ног, иррационально улыбается, принимая сестру за константу, за точку стабильности в новой пока еще реальности, где нет командера и сосредоточенной рутины от увольнительной до увольнительной.
Следующие 12 рабочих часов после тестов они вдвоем копаются в образце Джоновой крови. За три недели они успевают восстановить почти все результаты исследований доктора Кармака, колбы с искусственной плазмой с 24-й парой хромосом заполняют всю полку в маленьком прозрачном контейнере с собственной термо-системой. Открывающий ящик код знает только Саманта.
Оставшиеся в сутках 8 часов и почти 40 минут он спит, проваливаясь в красноватую темноту без сновидений, запирая входную дверь на личный код.
Джон иногда жалеет, что лаборатория находится не на Земле или хотя бы не на спутнике. Всегда красная поверхность Марса, которую он видит из окна собственной комнаты, вызывает стойкую жажду крови, приглушаемую – постоянно – хорошей дозой американского виски. Очередной ящик он мстительно заказывает на счет сестры.
Через три недели в лаборатории появляются новенькие, рабочее время Джона сокращается до 9 часов, а на освободившиеся три доступ в помещение с центральным компьютером ему запрещен. Он проводит время в спортзале, иногда – в комнате отдыха между корпусов, флиртуя с молоденькими стажерами других служб. Особенно он любит связисток: они много болтают и не обращают внимания на его угрюмый вид и отвлеченный взгляд. Флиртом и парой чашек кофе все и ограничивается. Джон уже научился контролировать силу своего нового старого тела, знает его возможности, но не доверяет собственным мозгам. В голове противно смеется Эшер.
~3~~3~
Все снова летит к чертям, когда Саманта вдруг обнаруживает, что Джон перестал стареть. Она просто подсовывает распечатку последних данных вместо утреннего кофе и смотрит, пока он внимательно читает. Половина химических цепочек вызывает в памяти размытые определения из университетских лекций, термины – если упустить неизвестные – ничего не объясняют.
- Твои клетки заменяют отмершие новыми почти сразу. Ты сможешь прожить сотни лет.
Джон молчит и смотрит на отчет.
- Мы можем найти лекарство от старения! Ты и я! Наши родители нами бы гордились!
Джон молчит. Хотя Саманта внешне спокойна, Джон чувствует, что она ненавидит. Ненавидит его так, будто он отобрал у нее самое ценное, самое дорогое, саму суть и смысл жизни. Что-то, что предназначалось не ему. Неприятное чувство, взявшееся из ниоткуда, скребется под коркой мозга, и заткнуть его не получается, даже когда за сестрой закрывается дверь.
Больше Саманта с ним не разговаривает. Исследования продолжаются в старом направлении, лишь двое ученых – самых надежных, видимо – копаются в хромосоме с другой стороны. Джону как старшему предоставляют все новые данные, он помогает по мере сил.
Он не может остановить исследования, уже – не может, но пока что может контролировать. Он заново изучает генетику по электронным конспектам, по старым видеоматериалам сестры, он учит все, что упустил, когда бросил институт.
Они с сестрой снова разговаривают, иногда по вечерам смотрят вместе фильмы. Внутренний голос голосом Эшера мерзко твердит, что он рано успокоился, она просто усыпляет его бдительность. Джону не хочется, чтобы вечера заканчивались, и не хочется, чтобы Эшер, черт возьми, оказался прав.
Через полгода их небольшой группе удается замедлить регенерацию клеток, потом еще и еще. Можно было бы продлить человеческую жизнь всего лет на 50. Не так много, но уже не мало. Если бы не мутация.
Джону как-то удается убедить Саманту, что при нынешнем уровне развития медицины можно добиться удлинения жизненного срока и без перестройки генетического кода. Они вместе уничтожают данные исследований – благо, те хранились только на главном компьютере и его дублере.
Джон наизусть помнит формулы и реакции, все, которые вели в тупик, все, которые увенчались успехом. Он смог бы написать все удаленные данные в любой момент дня и ночи. 24-я пара хромосом улучшила не только физические, но и умственные способности.
Саманта помнит только итоговые реакции, и этого достаточно обоим.
Через несколько дней Джон случайно узнает, что двое ученых, работавших с ним, погибли в результате несчастного случая. Он боится спросить у Саманты напрямую, почему.
Возможная правда пугает, заставляя сбежать на Землю на ближайшем шаттле, которые он ненавидит почти до дрожи. Его никто не преследует, никто не гонится, никто не пытается остановить. То же неприятное чувство под коркой, забытое на полгода, твердит, что если понадобится – Саманта найдет его, смени он документы хоть сто раз.
Внутренний Эшер оказывается прав. А он… Он никогда не сможет убить сестру.
~4~~4~
В памяти остаются обрывки: очередной шаттл, или грузовик, или пыль под колесами старого внедорожника. Сколько человечество будет существовать – столько и будет утопать в войнах. А добровольцы всегда найдутся.
Кишащие живностью леса Новой Гвинеи сменяют пыльные камни Палестины, святой земли, где вместо воды растения подпитываются людской кровью. На смену льдам Аляски (Господи, здесь-то что наркоторговцы забыли?!) накатывают волны Средиземноморья.
Везде одно и то же солнце. Оно садится и встает везде одинаково. Ну, может, чуть меняя окраску неба. Он воюет со своими, с людьми. Это проще, понятнее. Это знакомо и не страшно. Когда Джон отстреливается от очередной засады, то со злорадством думает, что делает мир чище.
Когда он остается один в тишине полевой палатки и закрывает глаза, то видит только закопченный ствол фазера и кровь, запекшуюся, пыльно-красную, как Марс, с которого он сбежал.
Когда во время очередного рейда его напарник падает рядом с обугленной дырой там, где раньше билось сердце, Джон понимает, что пора остановиться. Он может убивать вечно. Тех или этих – не важно. Команда будет меняться, а он так и останется один. На смену адреналину и собранности приходит тоска, и оставшихся троих повстанцев он расстреливает, не глядя. Некстати вспоминается Саманта.
Джон отказывается от нового контракта, который ему – очень вежливо и настойчиво – в третий раз приносят прямо к дверям. Виски кажется ответом на все вопросы Мира разом. Он хлебает из горла, сидя на полу, даже когда пальцы на ногах начинают замерзать. Мимо окна, мерцая рекламными огнями, проносятся пассажирские аэробусы.
К середине бутылки «случайная» смерть двух ученых становится действительно случайной. Его отпускает, жизнь перестает казаться пустой и темной. У него все еще ест сестра, которая любит его и ждет, что непутевый брат вернется. Так просто убедить себя в чем угодно, когда отчаянно хочешь поверить.
- Я соскучился. Где ты сейчас? – короткое голосовое сообщение отправляется по личному каналу связи. Саманта присылает новый код доступа каждый месяц вот уже больше трех лет подряд. И Джон впервые решает им воспользоваться.
Через два часа внизу ждет синий автомобиль с эмблемой научной ассоциации, дорогая игрушка на водородном двигателе, пережиток прошлого.
Джон отдает ключ от своей однушки соседке и привычно просит полевать чахлый кактус на кухне. Кто знает, когда он вернется.
~5~~5~
Саманта рассказывает, где и что находится в Главном Исследовательском корпусе, так коротко, будто уже уверена, что Джон останется, и сам узнает все, что нужно.
Он идет за сестрой по коридорам и краем сознания отмечает, что перед ними расступаются сотрудники, словно его блондинистая сестренка – важная шишка.
- Столовая, вот то серебристое здание в окне – второе общежитие, - Саманта, не останавливаясь, тянет за руку вперед. – Мое здание сразу за ним. Отсюда не видно.
Джона коробит от явного собственничества и превосходства в ее голосе.
- Доктор Гримм! – Джон оборачивается на окрик, только когда Саманта тыкает его пальцем в бок. Кажется, подбежавшая девушка работала с ними на Марсе. Мутный образ всплывает в памяти: младший научный сотрудник, потом – личная помощница сестры, незаметная, тихая. Она всегда приносила ему кофе, если он вдруг оставался в лаборатории после восьми. Кларенс? Или Клара? Как же ее, черт возьми, звали?
- Доктор Гримм, как хорошо, что вы вернулись! Вы же теперь будете работать с нами, да?
- Я… ээээ,- Джон хмурится в ответ на ее искреннюю радость. Саманта рядом снисходительно улыбнулась:
- Карла, зайдешь ко мне после смены? Нужно кое-что обсудить. Если Джон успеет отдохнуть, мы попросит его к нам присоединиться. Да?
Джон на автомате кивает. Точно, Карла.
- Она отличный специалист. И ты ей нравишься, - говорит Саманта, когда они остаются в коридоре одни.
Джон снова кивает. Отличный специалист и фанатик науки - такой Джон Карлу помнил на Марсе.
Вечером они ожидаемо напиваются в кабинете Саманты, втроем.
Скелет Люси и ее ребенка стоит сбоку у стены, под стеклом.
- Я забрала их, как сувенир, после того как базу продезинфицировали. Остался только мертвый генетический код, ничего полезного, - Саманта наливает себе еще виски. Джон по привычке пьет из горла. Мысли хаотично крутятся в голове, а отец же всегда учил обращать внимание прежде всего на детали.
- Дети изначально не расположены к добру или злу, - вдруг тянет Джон. Какая-то идея проскальзывает ужом, и он никак не может сжать пальцы на хвосте. Рассуждать вслух куда удобнее.
- И?
- Сколько пар хромосом у них было?
- У Люси и ее ребенка – по 24, - подала голос Карла, оторвавшись от рассматривания чего-то на дне своего бокала с вином.
- Тогда проблема естественного отбора через мутацию становится бесполезной. Какова вероятность, что ребенок родился уже с 24-й парой? – Джон чувствует, что его несет. Мысль извивается в руках, он не знает, что озвучить первым. – Вы проверяли ребенка на мутирующий фактор?
В кабинете повисает тишина.
- Я говорила, что ты зря бросил институт.
В занавешенном алкогольным дурманом мозгу Джона резво начинает проясняться. Голос Саманты становится вкрадчивым. Тихо стукается о столешницу толстое стекло ее стакана. Джон крепче сжимает горлышко бутылки и понимает, что рассуждать вслух было идиотским решением.
- Ты здесь меньше суток, а уже выдвинул теорию. Мы о таком и не думали.
- Эй, я не собираюсь становиться отцом ради твоих дерьмовых экспериментов!
- Тебе и не нужно. Твой биологический материал…
- Ты что, хочешь… Да катись к черту! – Джон вылетает из кабинета, нарочно хлопая дверью. Она же сестра. Она не станет…
Карла декорацией остается у стеклянной витрины со скелетами.
Джон останавливается за очередным поворотом. Стены вновь обретают приятную размытость, когда еще несколько глотков виски опаляют горло.
Это же Саманта. Она – станет.
~6~~6~
Саманта назначает Джону оклад больше того, что был у него в армии. Представляя его коллективу, она говорит что-то про его нестандартное мышление, новые теории. Никто не смотрит косо, не перешептывается за спиной, и Джон быстро вписывается в работу.
Весь день он изучает сводки отдела, в который его назначили, задачи, которые тут пытаются решить. Диаграммы, химические реакции и прочая научная лабуда доставляют радость. Джон, наконец, понимает, как глупо поступил, бросв институт за месяц до защиты диссертации. Здесь, среди микроскопов, сложных дорогих установок и проблем мутаций раковых клеток ему становится по-настоящему хорошо. Он прикидывает, что нужно еще два-три дня, чтобы до конца понимать, на какой стадии исследования и какие опыты повторять не имеет смысла.
Карла приходит к нему вечером после смены, нерешительно мнется на пороге комнаты. Джону хочется смеяться, но сама мысль горчит так, что сводит скулы. Он на 200 процентов уверен в том, зачем она пришла и кто ее послал.
Саманта, похоже, пытается сохранить видимость добровольности. Она знает, что Джон не станет орать на неповинную девушку, которую угораздило попасть между братом и сестрой. А его колит чувство вины за то, что Карла, возможно, в него действительно влюбилась.
Саманта добьется того, что ей нужно, днем раньше, днем позже. Джон понимает все ее доводы, но принять их мешают гордость и отвращение к тому, что он – всего лишь удавшийся эксперимент.
Джон опускается в кресло и разводит руками, мол, делай то, за чем пришла, и отстраненно понимает, что под белым форменным халатом у Карлы нет белья. Это пошло, но будит воображение. Он впервые позволяет себе смотреть на нее, как на женщину.
- Это была моя инициатива, - у Карлы тихий и нежный голос. Она опускается перед ним на колени и расстегивает ширинку. Джона против воли заводят неторопливость и четкость ее движений. Возможно, секс ей удается даже лучше науки.
Карла обхватывает головку губами и поднимает голову. У Джона перехватывает дыхание: радужка пронзительно-голубая даже в желтом свете лампы.
- Линзы? – вырывается невольно. Карла легко качает головой и берет глубже. Джон откидывает голову на спинку и наконец просто наслаждается, вцепившись в подлокотники, запретив себе трогать ее темные волосы и задавать ритм. Словно боится спугнуть.
Он кончает ей в рот, и Карла сплевывает сперму в пластиковый контейнер. У двери она поворачивается и виновато улыбается. Джон кивает, что все нормально.
Початый бурбон на комоде кажется спасением от идиотских мыслей, но Джона впервые в жизни выворачивает после первого стакана. Он держит голову под струей холодной воды, но от отвращения к себе его снова тошнит. Остатки алкоголя растекаются из опрокинутой бутылки по полу.
Карла возвращается минут через двадцать – подсказывают Джону внутренние часы. В комнате стоит удушливы запах разлитого алкоголя, лужа и не думает высыхать. Джон лежит на кровати, раскинув руки, и смотрит, как Карла нерешительно открывает окно, впуская свежий воздух. На девушке все тот же халат, только волосы больше не собраны в хвост, а стекают по плечам и волнами крутятся на концах.
- Не обижайтесь на Саманту, доктор Гримм. Она хотела, как лучше.
Джон качает головой. Он знает сестру гораздо, гораздо дольше.
- Просто Джон. Зачем ты вернулась? – глаза немного щиплет, но Джон убеждает себя, что это от алкоголя. Он чувствует себя новобранцем, играя с Карлой в вопросы-ответы.
- Саманта сказала, что у вас склонность к самокопанию.
- Ты, - поправляет ее Джон.
- Ты, - соглашается она. – Я хотела бы продолжить. Ты против?
- Нет, - Джону улыбается. Ему нравится, что она перестает стесняться, когда получает разрешение, нравится ее легкий эгоизм, как она озвучивает свои желания. Как становится раскованнее, седлая его бедра и стягивая с него футболку. Ее грудь приятно округлая, мягкая, Карла стонет, когда он сжимает пальцы, и выгибается навстречу. Она сует ему в руку презерватив и сбрасывает халат на пол.
Джон подхватывает ее за бедра и опрокидывает на постель. С ней хочется быть нежным, ведь она такая хрупкая, такая красивая сейчас, с алеющими скулами, растрепанными волосами и закушенной губой.
Карла остается с ним до утра.
Исследования в лаборатории набирают обороты, а Карла все время рядом: коллега, помощница, любовница. Джон почти забывает о 24-й паре марсианских хромосом и начинает чувствовать себя обычным ученым и человеком.
К концу месяца он наглеет настолько, что требует у Саманты недельный отпуск для него и Карлы. Сестра – как он узнает случайно – невеста директора, с которым он никак не познакомится, поэтому их отпускают без проблем.
Глядя на улыбку Карлы, когда та брызгает в него морской водой, Джон чувствует себя счастливым.
~7~~7~
– Джон, ты здесь?
Саманта приходит в лабораторию, когда Джон перепроверяет результаты последнего эксперимента, сверяя с предыдущими данными. Он отрывается от распечаток на звук запираемого изнутри замка. В комнате, кроме него и сестры, никого нет.
Саманта кладет на стол металлический контейнер с прозрачной крышкой, в нем – шприц с прозрачной жидкостью.
– Что это? – спрашивает Джон для галочки.
– 24-я пара без мутации. Скорость регенерации и восстановления меньше, чем у тебя, но на мой век хватит. И с небольшим изменением в параметрах физической силы.
Саманта присаживается на край столешницы и ждет реакции.
– Зачем ты мне ее принесла? – Джон тоже ждет.
Саманта вздыхает и подставлет руку:
– Давай. Я могу сама, но справедливо будет, если вколешь ты.
Джон кривится и откидывается на спинку кресла:
– Где ты видишь справедливость?
– Ну может в твоих мозгах что-то щелкнет и ты перестанешь делать вид, что марсианские хромосомы тебя не касаются.
Джон осторожно вертит шприц в пальцах, рассматривает жидкость на свет.
– А если что-то пойдет не так? – ему не хочется думать, что мутация еще возможно. Даже если теория была ошибочна, сестра ен стала бы подставляться, если бы не была уверена в результате. То, что она пришла – всего лишь дань, вывернутое выражение уважения.
– Ты меня пристрелишь.
"Я сделала тебя, теперь ты сделаешь меня такой же, или убьешь," – читает Джон в ее взгляде и понимает, что она права. Впервые за долгое время они смотрят друг другу в глаза.
Саманта достает браунинг: маленький, "женский" пистолет, начало 20-го века. Таким, хоть и трудно держать в мужской руке, убивают с близкого расстояния насмерть.
– Он не заряжен, – скорее спрашивает, чем утверждает Джон.
– Хочешь проверить?
Вместо ответа он осторожно прокалывает иглой вену. Выпускает жидкость медленно, надеясь, что Саманте не очень больно. Все-таки он солдат и немного ученый, а не доктор.
Он успевает подхватить ее до того, как она упадет на пол, потеряв сознание. Аккуратно устроив Саманту в собственном кресле, Джон впервые чувствует ее: слабым маячком на краю сознания, теплым живым огоньком.
Минуты текут, а Саманта все еще лежит в кресле, иногда вздрагивая. Она возвращается в реальность резко, хватая ртом воздух, будто только вынырнула из толщи воды. Вот, значит, как оно выглядело со стороны.
– Ты в порядке?
– В полном.
– Тебя проводить?
– Нет, дойду. Завтра начнем тесты.
У выхода она поворачивается.
– Спасибо.
– За что?
– Что ты мой брат.
Она уходит, и огонек в сознании Джона удаляется и пропадает совсем. У него уже есть теория, что бы это могло быть.
~8.1~~8.1~
Перед глазами – электронное табло. Джон, плохо еще соображая, считывал данные: радиационный фон в норме, воздух пригоден для дыхания, температура окружающей среды плюс 14 градусов. И внизу мелкими буквами приписка: для разблокировки замка приложите палец к индикатору.
Крышка плавно отъехала в сторону, пискнув и повиновавшись отпечатку пальца. Ледяную кожу, которой коснулся поток теплого воздуха, неприятно закололо. Джон знал, что выведение пациентов из криогенной заморозки должно проходить в присутствии специалистов и обязательно хотя бы одного медика, но у него, похоже, не было выбора. Голова немного кружилась, стены двоились, но организм быстро восстанавливался.
Под ногой хрустнуло стекло. Джон не понимал, что происходит. Он помнил установку криокамер во всех лабораториях, угрозу какой-то войны, о которой рассказывала сестра, исследования новых образцов окаменелостей с Марса. Еще была Карла за спиной и ее рука, почти невесомо касавшаяся плеча, а дальше – темнота. Карла… Где Карла и Саманта?!
То, что он все еще находится в лаборатории, Джон понял только по расположению стен. На месте той, в которой находилось панорамное окно, сейчас валялись уродливые обгоревшие глыбы. На фоне голубого неба, пересекаемого тонкими полосками перистых облаков, мертвый скелет третьего общежития Научной Ассоциации казался песочной декорацией.
Джон кутался в лабораторных халат, ежась от каждого порыва холодного ветра. Под ногами валялись куски бетона, разбитые стекла, толстый слой серого налета покрывал обломки лабораторной мебели. И никакого оборудования. В углах, в тени, лежал грязный, не успевший растаять, снег. Джон помнил себя осенью, а сейчас, похоже, была уже весна.
Среди разрухи и черных пятен застарелого пожара на стене нереально ярко блестел новенький – чистый! – экран. И над ним надпись белой краской.
Жнец, когда проснешься – звони.
Монитор зажегся, как только Джон коснулся поверхности пальцем. В мозгах все еще клубился туман, и мысль о том, что звонить неизвестно куда может быть чертовски опасно, немного запоздала.
- Авторизация завершена. Добро пожаловать в систему, доктор Гримм.
Приятный механический голос перечислял биометрические параметры его тела, пульс, возможное физическое истощение.
- Если вы желаете совершить звонок доктору Саманте Гримм, нажмите иконку на рабочем столе.
Джон вздрогнул и вернулся в реальность.
Да. Саманта.
~8.2~~8.2~
Он не успел позвонить: в проеме разрушенной стены зависла небольшая летающая капсула – Джон таких никогда не видел; боковая дверь поднялась вверх, и Саманта кивком головы пригласила внутрь.
Сестра показала ему кладбище. Научная ассоциация выкупила участок земли и похоронила тех, кто погиб в Центре, когда грянул неожиданный ядерный залп.
На белой мраморной табличке Карлы были высечены лилии. Джон положил рядом подсолнухи – ярко-желтые маленькие солнца, декоративные. Не те великаны в Айдахо, среди которых Карла, смеясь, от него пряталась.
- Ты был для нее главной ценностью.
- Я знаю.
Он должен был что-то ответить. Он знал, он все знал, и иногда жалел, что не мог дать ей всего, что она заслуживала. Он не верил, что действительно ее любил. Но сейчас, глядя на ее могилу, он чувствовал только пустоту рядом с огоньком, которым в сознании светилась Саманта.
- Я всегда буду тебя ждать.
Саманта пошла по гравийной дорожке к выходу, оставив рядом с Джоном небольшой кожаный рюкзак.
Солнце всполохами показывалось из-за быстрых облаков. С побережья тянуло йодом . Ветер доносил крики чает и лязг подъемников и якорных цепей.
В кармане лежали новые документы на имя Джона Бейтса. Его сестра, Саманта Бейтс, была главой Научно-исследовательской Ассоциации, одного из крупнейших научных центров Америки. Он был ее братом, волен делать, что хочет; и с ее связями перед ним лежал весь мир.
Мир, в котором он был никому не нужен.
Джон разучился ценить время. Люди менялись, погибали, старели и умирали, а он учился всему, что мог удержать в голове: языкам, науке, механике. Всему, до чего мог дотянуться, оставаясь одиночкой, ни к кому не привязываясь.
Сестра присылала новые документы, когда для старых он начинал выглядеть неправдоподобно молодо. Джон чувствовал ее рядом каждый их общий день рождения, но даже не пытался встретиться.
Первый контакт дал новые возможности. К миру людей добавились инопланетные расы – не сухие окаменелости, а живые – теплые и холодные – тела. Джон открывал для себя новое, теряясь в круговороте и дыша им.
А потом что-то щелкнуло. Времени больше не существовало - оно слилось в единый поток и потеряло точки-остановки и смысл.
~9~~9~
Джон брел по новенькому шоссе, уходившему куда-то за горизонт, к далеким горам. Навигатор показывал только кубометры сухого песка на многие километры вокруг. Где-то глубоко в душе слабо теплилась надежда поймать попутку и доехать до ближайшего селения. Джону не улыбалось снова ночевать в пустыне с кактусами и мимопроползающей и мимопробегающей живностью, даже в теплом спальнике. Даже под защитой противомоскитной сетки.
Многие поселения после ядерной воны так и не восстановили, их посеревшие, местами обугленные останки украшали однотипные пейзажи вдоль проложенных заново трасс. Их названия были только возле белый – мертвых – точек на картах.
Скелета явно строящегося здания на экране навигатора не было. Джон на всякий случай проверил себя трикодером: пульс и давление в норме, температуры нет. Да и апрельское солнце показывалось из-за облаков слишком редко, чтобы создавать миражи.
Через час с небольшим он набрел на несколько добротных деревянных домов около большой фермы с заправкой и маленьким магазином при ней. Джон постучался в ближайший дом и напросился на ночлег.
Хозяин, Харрисон МакКой, бойкий невысокий мужчина где-то за пятьдесят, строил для небольшого поселения церковь и говорил, что если закончит к концу года, то на рождество уже приедет святой отец и проведет службу. Следующим же утром Джон вызвался помогать. Всяко лучше, чем брести бесцельно по пустыне.
Пара дней сменилась неделей, первая неделя – второй. Неспешность и размеренность жизни в затерянной деревушке успокаивала и затягивала. По вечерам они вдвоем сидели на веранде дома, неспешно потягивая купленное на заправке пиво и негромко разговаривая обо всем: политике, новом курсе медицинского страхования, погоде, но в основном – о людях. Старик Харрисон рассказывал байки из жизни, а Джон, чем больше слушал, тем отчетливее понимал, что хоть и прожил гораздо дольше, но знает о жизни в разы меньше, чем этот не старый в общем-то еще человек. Может все потому, что Харрисон ценил жизнь гораздо больше, потому что та была скоротечна; а может и потому, что после вынужденной заморозки взаимоотношения интересовали Джона куда меньше.
- Как думаешь, почему я этим занимаюсь? – спросил старик МакКой однажды вечером.
Джон повернул голову: остов церкви черным силуэтом оттенял пламенеющий закат. Стены они уложили уже почти на два метра и даже местами забили щели смесью мелкой стружки и неизвестного Джону строительного клея. Чуть в отдалении чернел добротный крест.
- Не знаю. Было бы проще нанять рабочих и технику, - Джон отпил еще глоток. Горечь на языке, сухой воздух и подсвеченное красным окружение – все вместе вдруг напомнило ему Марс.
- Такие вещи нельзя давать технике. Они же для души, для людей. Их надо строить с душой, и только тогда они станут Храмом. Я поздно это понял.
Джон кивнул, хотя мало что понимал в чуждой вере в Бога. Его религией сначала было оружие, потом – на долгое время – наука, которой поклонялась Карла. А сейчас он, наверное, не верил ни во что.
- Когда-то у меня была жена, - продолжил Харрисон. – Каролина. Лет двадцать назад. Она погибла в аварии вместе с нашим нерожденным сыном. Она всегда верила, что все, что Бог не делает с нами – все к лучшему. Но к лучшему для кого, а?
Джон пожал плечами и отвернулся, не знаю, что ответить на неприкрытую, застарелую боль и тоску. Да и сложно верить в Бога, которого никогда не видел и чьи заповеди нарушал столько лет. Закат таял всполохами на редких облаках, размывая очертания далеких гор и такого же далекого города у их подножья. Только огни разгорались все ярче.
- Меня не было рядом, чтобы помочь. Или чтобы умереть вместе с ними. Может, когда я закончу, мне станет легче.
- Да вы эгоист, - ляпнул Джон, не подумав, и испуганно обернулся. Хотел шуткануть, бля, но не в такой же момент! Ему уже было стыдно – вдруг обидел.
- Как и все люди. Замаливать грехи нужно, хотя бы ради самого себя, - усмехнулся Харрисон. – Но знаешь, сынок, имеет смысл замаливать только то, что ты сам считаешь грехом. Иначе это лицемерие.
От яркого заката осталась только тонкая коричневатая полоска над самыми горными пиками. Харрисон цедил свое пиво и насвистывал какую-то бойкую мелодию. Он называл Джона сыном, и от этого становилось по-домашнему тепло. Джон уже не помнил, когда ему было так спокойно. НЕ_одиноко.
- А если бы я действительно стал вашим сыном? – идиотская мысль сорвалась с языка прежде, чем Джон успел ее додумать. Всего третья бутылка пива натощак – а он уже растерял остатки адекватного мышления. – Извините.
Харрисон отставил свое пиво на край ступеньки и посмотрел с интересом:
- А ты можешь?
- Могу.
- Здорово. Здорово было бы знать, что я не одинок, - похоже, старик МакКой не удивился. – А ты проспись, сынок, и завтра поговорим.
Харрисон поднял Джона за ворот куртки и ласково пнул в дом. Джон добрался до дивана и еще немного полежал, вслушиваясь в шаги за стенкой.
Они вернулись к разговору только через неделю.
- Ты все еще хочешь стать МакКоем?
Они как раз закончили монтировать настил под алтарь. Время близилось к обеду, и Харрисон хотел еще сегодня съездить в город, чтобы присмотреть и дозаказать материалы.
- Почему нет? Я столько раз уже менял документы, что еще один…
Харрисон улыбнулся и покачал головой. Он принимал Джона таким, каким тот был сейчас, без его прошлого, только взяв слово, что тот – не беглый преступник. И Джону было хорошо здесь и сейчас, где-то в Джорджии.
Отчаяние, тщательно подавляемое и старательно запрятанное куда-то глубоко, наконец, исчезло..
- Моего сына должны были звать Леонард. В январе ему должно было бы исполниться 24.
Джон кивнул и набрал номер Саманты, вздрогнув от механического голоса автоответчика.
- Сэм, мне нужны документы на имя Леонарда МакКоя, дата рождения… Ну, пусть 20 января 2227 года. Отец – Харрисон МакКой, проживает где-то в Джорджии. В базе он есть, - Джон сделал паузу. – И… Сэмми, я соскучился. Прости, что не звонил.
Джон завершил звонок.
- В течение пары дней будут.
Впервые за многие десятилетия у Джона будет другое имя. И, возможно впервые, у них Самантой будут разные фамилии.
- Только ты побрейся, сынок, а то для 24-х ты как-то одрях, - Харрисон обнял его по-отечески, и в голове у Джона снова что-то щелкнуло. Время, кажется, перестало напоминать застоявшееся болото.
- А потом я все-таки закончу медицинский.
- Зачем? – удивился старик.
- Буду замаливать свои грехи.
Документов у него еще не было, но Джон уже пробовал новое имя на вкус. Не Джон. Леонард. Теперь.
Конечно, сменив имя он не изменил личность, но может быть потом станет смотреть на мир хоть чуточку иначе, раз уж сам выбрал сегодняшний день за новую точку отсчета.~10~ в которой МакКой страдает и получает по морде~10~
Леонард вернулся в Джорджию через 4 года. Поздно ночью и со спящим ребенком на руках. Джоанна мирно спала, прижав к груди игрушечную сову. Старик Харрисон молча пустил их в дом, молчал, пока Леонард укладывал дочь в спальне, молчал, пока тот заваривал на крохотной кухне кофе. Так же молча кивнул на бар, в котором всегда был припасен хороший виски, когда Леонард с тихим стуком опустил кружку на журнальный столик возле дивана.
- Нет, старик, не при ребенке.
- Тогда и мне кофе, - старший МакКой вновь зажег плиту и поставил на огонь древнюю турку. – Что ты натворил, что заявился ко мне ночью, замучив дорогой мою внучку? И как моя невестка вас двоих отпустила? На тебе лица нет.
Леонард измученно кивнул на дверь, и Харрисон приглушил возмущенный тон, и спросил снова уже гораздо тише:
- Что случилось, Леонард?
- Она тебе такая же внучка, как я – сын.
- Ну, я еще не совсем из ума выжил, чтобы забыть про наши махинации с документами, сынок, - откомментировал Харрисон, стараясь не сильно шуметь банками и ложкой.
- Нет… в смысле, Джоанна не моя дочь. Джослин подала на развод, - сказать вслух оказалось проще, чем думать чертову мысль и вариться в жалости к себе. Леонард тряхнул головой. В конце концов, он взрослый человек, и за столько лет этот – не первый тяжелый разговор у его жизни. За 4 прошедших года он никому не говорил о своих проблемах, поэтому даже Саманта, навещавшая его с женой пару раз, ничего не заподозрила.
- Что?
В повисшей паузе с противным шипением сбежал кофе. Харрисон досадливо махнул рукой на коричневую лужу и уселся рядом с Леонардом на диван.
- И давно ты знаешь?
Давно? Леонард покрутил в руках полупустую кружку. Давно. Но он как-то не хотел задумываться, что за идеальным фасадом все ненастоящее. Он стал хорошим отцом и был хорошим мужем женщине, которая его не любила. Он хорошо умел врать себе, всегда. Мысли плавно уходили в сторону от вопроса, и Леонард прокручивал в голове события, в которых не нужно было делать вид, что все хорошо. Надо было остановиться еще тогда, когда Джослин согласилась на банальную чашку кофе.
- Эй.
- Прости. Давно. С самого ее рождения. Взял ее на руки и понял, что она не моя. Но веришь, мне было все равно.
- Ты мог ошибиться.
- Мог. Но я потом проверил. Ни я, ни этот ее Клэй. Она к нему бегает последние полгода, а сегодня я случайно услышал ее разговор с юристом, - Леонард смотрел перед собой, потом резко встал и приоткрыл дверь спальни. Джоанна спала, обняв подушку и сову сразу. Светлые волосы растрепались, резинка сползла с косички на самый кончик. Такая маленькая… Какая к черту МакКою разница, кто ее настоящий отец?
Леонард тихонько прикрыл дверь и вернулся на диван.
- Пусть Джослин забирает все, но Джоанну я ей не отдам.
- А она в курсе? Что ты все знаешь?
Леонард покачал головой. Джослин успела устроить скандал по телефону, и Леонарду пришлось попросить таксиста остановиться на дороге в пустыне, чтобы не разбудить ребенка.
- Только про развод.
- Почему мне кажется, что тебе все равно?
Вздохнув, Харрисон запустил кофе-машину, тут же заполнившую гостиную ароматом кофе и корицы, а Леонард попробовал прислушаться к себе. Там, где несколько часов назад пылала глубокая обида, сейчас были только холодное равнодушие и слабая злость. Джослин подарила ему самое прекрасное на свете – Джоанну, и поэтому Леонард закрывал глаза на ее гулянки, виноватые взгляды, собственные ночи в гостиной на диване. Сейчас, дома в Джорджии, то, что он на все закрывал глаза, все четче казалось верхом идиотизма.
- Я не хочу, чтобы ее любовник воспитывал мою дочь. Саманта поможет с лишением прав и найдет няню.
На этих словах старик Харрисон заметно напрягся и помрачнел:
- А что будешь делать ты?
- Не знаю. Поступлю в Академию Звездного флота. Мне нужно уехать отсюда.
- Леонард МакКой, - Харрисон навис над ним, а потом несильно врезал в челюсть. - Ты в своем уме?
Остывший кофе разлился на джинсы. Леонард коснулся кончиками пальцев ссадины, непонимающе и обиженно глядя на отца, пусть и приемного.
- Я тебя не узнаю! – Харрисон был возмущен настолько, что Леонард почти чувствовал волны негодования, направленные на него. А ведь он – жертва!
- Твою гордость настолько задело, что женщина тебя бросила? ТЫ! Именно ТЫ хочешь лишить мою внучку и матери и отца сразу! Ты головой-то думаешь?
Леонард опешил. Он что, настолько…
- Сынок, - голос МакКоя-старшего смягчился.
Старик обнял Леонарда и по-отечески потрепал по волосам.
- В тебе говорит обида и злость. Джоанна останется твоей дочерью. И у нее будет мать. Если тебе так хочется во флот – пожалуйста. Но ты думай о том, что будет лучше для нашей маленькой девочки. Может, все еще образуется.
Леонард хмыкнул. Ему хотелось расплакаться, как когда-то давно, в детстве, но он не мог себе позволить. Хватит на сегодня эмоциональных глупостей.
- Странно, старик, что ты не советуешь мне помириться с женой.
- А зачем? Ты ее не любишь, а мне она вообще никогда особо не нравилась, - Харрисон подмигнул, а Леонард, наконец, улыбнулся.
Его отец прав – он никому и ничему не позволит забрать у него дочь, но ради ее блага он готов поступиться собственной гордостью и послать подальше в задницу свой эгоизм.
~11~ в которой МакКой почти не страдает и разводится с женой~11~
Разводы для гражданского департамента были привычным делом и шли по упрощенной схеме: коридор, стопка документов с одобренной заявкой на расторжение брака, кабинет, электронная печать. Джоанна осталась с Сэм и Харрисоном в коридоре, на креслах для посетителей. Леонард не понимал, зачем Джослин понадобилось брать ребенка с собой.
В кабинете, к которому их провела секретарь, ждал мужчина лет за 40, уже заполнивший почти все обязательные формы на паде.
- Я согласен с тем, что после развода ей остается дом со всем содержимым, кроме моих личных вещей и мотоцикла. Плюс алименты на содержание дочери. Мое единственное условие – беспрепятственная возможность участвовать в жизни и воспитании Джоанны МакКой.
- Она не твоя дочь, - вдруг ответила Джослин. Они не разговаривали с того вечера, как Леонард неожиданно уехал с Джоанной к отцу. Работник департамента – Адам, кажется – удивленно приподнял бровь.
- Не отвлекайтесь, - ласково посоветовал ему Леонард и поудобнее развалился в кресле. – И не моя, и не Клэя. А вам пригодятся лишние деньги.
Леонард почти чувствовал, как Клэй Тредвэй за его спиной скрипел зубами и сверлил спину взглядом. Интересно, что бесило того больше – татуировка RIPPER по плечам, которая торчала из-под бретелек белой майки-алкоголички, или то, что Леонард был в курсе плачевного состояния Клэеевской фирмы.
- По документам ее отец – я. И она останется Джоанной МакКой. Не лишай ее отца снова.
Скрипел, но молчал... А может быть Клэя больше бесило его, Леонардово, напускное спокойствие. Слишком уж нормальным он выглядел для человека, который внезапно разводится с женой.
Джослин коротко кивнула, соглашаясь, и опустила взгляд.
- И давно?
- С ее рождения, - Леонард поставил электронную подпись на последнем документе. Осталось только полностью переписать на Джослин недвижимость.
- Почему ты молчал? – подал голос Клэй.
- Я был нужен Джослин, когда ты ее бросил. И я люблю Джоанну. Ты вряд ли поймешь. Но я ДОВЕРЯЮ, - Леонард выделил это слово, - тебе заботиться о них. Не подведи меня.
Леонард вернулся в коридор и сел на корточки рядом с Джоанной. Девчушка обняля его за шею и прижалась крепче, интуитивно чувствуя, что что-то вокруг – с родителями – не так.
- Как ты думаешь, твой папа – герой? – тихо начал Леонард. Ему никогда раньше не приходилось беседовать с детьми на серьезные темы, и сейчас он боялся случайно ляпнуть что-нибудь, от чего Джоанна начнет плакать. Но доверить объяснения теперь уже бывшей жене он не мог.
- Папа – герой. Ты спасаешь человеков, - пролепетала Джоанна и подняла на отца огромные зеленые глазищи. – Ты пойдешь спасать их далеко-далеко?
И умная не по годам.
- Да, маленькая. Но сначала я пойду учиться, - Леонард подхватил дочку на руки. – А о вас с мамой позаботиться дядя Клэй. Ты же знаешь дядю Клэя?
Джоанна кивнула, мило наморщив носик.
- Он смифной.
- А сейчас мы пойдем гулять в парк и кататься на каруселях, да?
Джоанна радостно взвизгнула и сильнее вцепилась в Леонарада:
- А мама с нами пойдет?
- Нет, но с вами пойду я! Ты же не погонишь своего старого дедушку? – Харрисон забрал у Леонарда малышку и двинулся к выходу.
- Конечно мы с папой тебя возьмем, если ты купишь мне мороженое, - серьезно вещала Джоанна.
Леонард улыбнулся, глядя им вслед – все-таки его дочка была замечательной – и повернулся к бывшей жене:
- Привезу ее вечером, заберу вещи и мотоцикл. А ты, - Леонард повернулся к Клэю. Тот смотрел настороженно и, казалось, удивленно. От этого было… никак. - береги мою дочь и ее мать.
Леонард предпочел не оборачиваться. В парке аттракционов, глядя на то, как Джоанна пытается загнать Харрисона на карусель, он понимал, что эти двое – приемный отец и чужая дочь – стали лучшим, что случилось с ним за последние несколько жизней.
Осознание того, что у него больше – снова, блядь – нет дома, в который можно возвращаться, и видимости нормальной жизни, настигло вдруг. Леонард отвез дочь к матери, забрал сумку и ушел, не прощаясь. Сэм обещала отвезти Харрисона домой.
Старик звал с собой, но Леонард отказался: ему нужно было одиночество и время, чтобы разобраться с документами для Академии. Он снял на три дня комнату в мотеле и в первый же вечер нализался до состояние, когда любая попытка связно мыслить пресекалась дичайшей головной болью. Наутро Леонард запретил себе думать о Джослин и Клэе, чтобы на автомате не сжимать кулаки. Но фляжка с виски прочно прописалась в его рюкзаке.
А потом, на борту шаттла для курсантов, с Леонардом случился Джим Кирк.
@темы:
творчество,
этим прекрасным мужчинам нужен тег,
графоманство,
урбанизация спинного мозга,
соулмейт куку
-
-
19.06.2013 в 23:29Вот буквально пару дней назад, поковырявшись в англофандоме, думал об этом
afghsdfahsgd
-
-
19.06.2013 в 23:32Я.УЖЕ.НЕ.МОГУ
мне надо это куда-то деть, иначе я не могу нормально работать на работееееееееееееее
Т_____Т
несколько десятков лет жизни и полный идеотизм. а потом появляется доктор МакКой...
-
-
19.06.2013 в 23:34Это просто как будто БЫЛА ДРАМА, а потом ДРАМЫ СТАЛО МАЛО, и пришёл Грим Рипер ну вы поняли ВСЁ ОЧЕНЬ ПЛОХО ЛИН ДАВАЙ НА РУЧКИ
-
-
19.06.2013 в 23:42читай кусок выше оффтопом
мой мозг свел все к ванильному влюбленному боунсу
который сводит кирка со споком
ГДЕ БЛЯТЬ ЛОГИКА
*лезет на ручки*
и вообще Джон такой тиап ненавидит сестру, а потом такой с ней за исследования
потому что НАДО ПРОКОНТРОЛИРОВАТЬ
а потом - БОЛЬ, предали суки,
и вообще он свалил на Юпитер, АЩАЩ, ДРАМА
а потом диплом хирурга, развод, и тут бац - ДЖИМ КИРК
-
-
19.06.2013 в 23:44А мне ужасно понравилось
и тут бац - ДЖИМ КИРК
ВООБЩЕ ОПИСАНИЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ БОУНЗА В ЛЮБОЙ ИНКАРНАЦИИ
-
-
19.06.2013 в 23:50я сегодня один почитал... когда там внезапно появился безобоснуйный мпрег - я решил, что на фикбук больше не пойду
ВООБЩЕ ОПИСАНИЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ БОУНЗА В ЛЮБОЙ ИНКАРНАЦИИ
именна
и мой мозг хочет написать, как жизнь довела Рипера до состояния ДОБРОГО ДОКТОРА МАККОЯ ПОВЕРНУТОГО НА КИРКЕ
предвижу сопли. розовых пони и ведро малолетних котят
БОЛЬ
-
-
20.06.2013 в 11:19ДВА ВЕДРА
-
-
20.06.2013 в 11:37-
-
20.06.2013 в 14:17-
-
20.06.2013 в 14:51а у меня МакКой, он куда сдержаннее в чувствах xD
-
-
24.06.2013 в 18:33Лицемер он, блин =(
-
-
26.06.2013 в 04:37Но продолжай. Не останавливайся. Это ж такая любовь
-
-
26.06.2013 в 06:52Ну это же прекрасно, чудесно и воститительно. Давай дальше.
-
-
26.06.2013 в 08:03Кекс, ну ты же знаешь, что с ним СЛУЧИТСЯ ДЖИМ КИРК
Джонатан Вайнер,
амимими ^___^
-
-
29.08.2013 в 23:11СИРДЕЦ, ОБНИМАШЕК И ЛУЧЕЙ ЛЮБВИ И ОБОЖАНИЯ
АТЛИЧНЫЙ БОУНС, ИЩЩО хДД
-
-
29.08.2013 в 23:14ОН ЕЩЕ НЕ БОУНС